Странный сон, или рыбалка с премьеро-президентом

День был сер. Начало ноября. Спор был прост. Участок в 500 метров, нитка через дорогу. Разгон до 70 км/ч по скользкому Анученскому тракту, торможение и остановка у нитки.
Я пошел первым. «Партнер» резво взял с места, что ему 70-ят?! Я прикинул, поработал педалями, не дал машине уйти в юз. «Серый» (у меня машина серого цвета) пару раз взбрыкнул задком, сунулся влево, вправо, юзанул коротко, норовисто и замер у нитки, щуря свои раскосые, холодные хондовские глаза.
Пошел премьеро-президент на своей голубенькой «Ниве». Быстро, красиво набрал скорость, начал торможение и.. закозлил, забрыкался «Таз», развернулся поперек дороги, поймал выбоину и лег на бок. Крики, охи, ахи, охрана…
Но премьеро-президент выбрался из голубы сам, одернул «Аляску», поправил редеющую шевелюру, машинально глянул на правую руку, на часы и говорит – поехали на рыбалку, дальше, на твоей. Я ему – поехали, у меня один Сашка Шубов, поместимся.
Сел премьеро-президент на заднее «партнеровское» сиденье. Я Шубову моргаю, мол, сейчас приторможу вроде как по нужде, а ты пересядь назад, скрась одиночество и неудобство разговорами, про дядьку расскажи, который здесь всех рыбнадзоров в горсти и страхе держал, ибо хозяином МРЭО работал, мол, мент был лютый и беспощадный, ставил сети где хотел и когда хотел. А то ведь японцы, негодяи, передок для людей сделали, а заднее сиденье - лишь бананы или картошку возить, а тут персона!
Остановились, оправились, лезет Сашок на заднее сиденье, а я ему еще вдогонку – пузырек достань и мужику предложи, переворот все-таки полчаса назад был, пусть оросит, поослабнет.
Сашка пересел, достал, разлил. Они разговорились. На что наш премьеро-президент речист и многозначителен, а Шубова, да еще под сто грамм переговорить невозможно, как пошел… Тут уж после третьей рюмки и дядька всплыл.
Премьеро-президент держался хорошо, достойно, лишнего не болтал (разведка!), больше слушал, кивал да смотрел по сторонам. Хорошо, что у меня стекла тонированные, ему и привычно. А посмотреть было на что. Анучинск – деревня в одну длинную улицу, речка с непроизносимым названием под горой, избушки однообразно серо-коричневые, киосочек с запоминающимся названием «Лавка».
По единственной улице - свиньи, да много, да розовые! Премьеро-президент оживился – жива Россия! Стожки по распадку, свиньи на улицах! Жива, батюшка, жива. Сейчас уйдем в крайне-левый поворот, проскочим мостик и упремся в крутяк с извивами, и ты посмотришь, как это делает «Серый» самурай – с набором скорости, мощно, уверенно, тягловито, в гору…
Прошли водораздел. Вперед, Россия! Перевалили из окинской долины в долину Ангары. И вот, под горой Тарнопль – белорусы в Сибири! Гололед кончился, холмы бурые, ржавые от перестойной дурнины, гравийка первозданная, мелкокаменная, без снежка, без гололеденки. Чистый юг! Вон комбайн, «Енисейка» красноярский, еще совдеповских времен, но свежеокрашенный, ухоженный, выбирается из заросших бурьяном полей на большак. Что ему делать в полях в ноябре? Не знаю.
За бортом -15, а в салоне тепло, мужики куртки расхлябастали, Сашка уже про химпром травит, режет правду-матку, себе подливает, а премьеро-президент едва пригубит, не усердствует, слушает, но не записывает. Я рулю.
Белорусы основали Тарнопль где-то в конце двадцатых годов. Они появились здесь не по столыпинскому, по сталинскому велению-переселению. Спецпереселенцы.
Зацепились за равнину, выжили. Живут.
А гравийка, чудо! На пути Зунгр. Буряты. Та же деревянная серость, унылость. Окаменелая, смерзшаяся грязь двух или трех деревенских улиц, только лошади вместо свиней, и вместо белого анученского снега - юг со ржавью холмов.
Выехали на Балаганский тракт. О, это вам не федералка «Байкал», не М-53, не стыд российский, эта дорога куда лучше. Прем уверенно с холма на холм по вполне приличной гравийке. Какие дали! Ангара, точнее то, что осталось от красавицы, - стрежень, бывшее основное русло вызывающе-синее, подвижное, с космами тумана, еще гуляет, а заливы и заливчики уже белы, уже покорились морозу, встали и на белом льду черные точечки рыбаков.
Доехали до Тарасовкого залива. Скоро ударят настоящие морозы и ляжет здесь переправа, и пойдут лесовозы с берега левого на берег правый, а потом с правого на левый. Заволнуется, запружинит лед, и ударит жаль – что же мы делаем со своим лесом, оккупанты окаянные? Смрад «Камазов». Перегороженный этими «Камазами» смертный тракт-рулетка – объедешь, не объедешь…? А почему у «Камазов» выхлопная труба слева, на встречную полосу, на полосу обгона?
Машину табарю на взгорке, у льда. Не решаюсь на лед с такой персоной, а больше «Серого» жаль. Пробуримся – побачим, что за лед, где рыба?
Споткнулся в писанине своей. Что-то выпустил, подзабыл, что-то не так. Но это ведь сон, не взыщите, а во сне все сбивчиво, в полумгле. Да, да, была, конечно же, была премьеро-президентская охрана на джипястом «Мерине». Но она опять-таки, еще перед Анученском в кювет ушла: скользко, аномально юзливо на этом тракте. Там у меня три другана, правда, в разное время и по разным причинам машины поразбивали, вот московские и не удержались от соблазна, хоть и резина хорошая и водилы профи, да гонору много, а что гонор против кювета?
Когда столичные безнадежно засели, то сам премьеро-президент в сердцах забрал из рук лысого бугая в черных очках и бросил ко мне в багажник ядерный чемоданчик и АКМ с двумя магазинами, перехваченными синей изолентой. А я все это хозяйство аккуратно сложил и прикрыл холстинкой-ковриком, пусть полежит, в «Партнере» места много. Мы поехали, а охрана осталась ждать вертолетной подмоги.
Итак, мы на заливе. Дрожь бьет, столько времени зря потеряно, утрянку профукали. Открыл я багажник, достали буры – шубовский и мой. Привели их в боевое состояние, одели валенки, приготовили снасть и, - святое – Шубов режет сало, лук, разливает, а дно багажника у меня устлано синим ковриком, на коврике фанерка-столик, а на столике - сало с прожилками, с мясцом. Солнышко в спину тычется, едва греет, шепотом поторапливает – на лед, на лед! По стопочке - и пошли.
Я, увы, кисну, до первой рыбки не пью (прынцып!) и еще не пью, ибо вечером обратно, домой. А они, Сашок с премьеро-президентом осушили, крякнули, занюхали, заели… Шубов выматерил ветер, мол, не с той стороны, зараза, затем помянул и полнолуние, потом закурил, вскинул на плечо ящик со снастями, взял бур, махнул премьеру-президенту, и они пошли.
Сашка знал свое дело, выбрал место в заливчике, расчистил снег, упер бур в лед… Все замерло в ожидании первой в этом году лунки, даже ветерок стих. Я закрывал багажник…. И тут небеса взревели. Какой-то VIP-МиГ завис над нами. У премьеро-президента сделалось серое, скучное, не рыбацкое лицо. Усы губернатора Мезинчикова перечеркнули небеса, кривая усмешка чиновника блуждала по льду. Окунь бежал сломя голову из залива к стрежню Ангары. Как потом рассказывали мужики, не клевало еще дней пять.
Премьеро-президента забрали.
Рыбу мы не поймали. Доехали до дома по тихому, скучно. Шубов молчал, смежив веки и глядя не на тракт, а куда-то в глубь тракта, а может, и в уже далекую от нас подледную глубь. Бог весть.
Вот такой сон.
А дня через два, рано, утром, радио передало, что заградительные пошлины на «япошек» премьером продлены, а с июня грядущего года вводится какой-то новый техре- гламент и что жить осталось моему «Серому» столько, сколько осталось - не продать, не поменять его. Да и не надо. Я друзей не продаю.
Правда, у меня в багажнике ядерный чемоданчик и АКМ с двумя магазинами под синей изолентой.
Забыли.
Чемоданчик мне и вовсе не нужен, а Калаш душу греет: ствол, мушка, газоотводная трубка, цевье, запах ружейного масла, прицельная планка, курок….
Эх! Господи! Да лучше бы они нас совсем забыли!